Бородино (сборник) - Страница 18

‹Графине Ростопчиной›

Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! – от цели благородной
Оторван бурею страстей,
Я позабыл в борьбе бесплодной
Преданья юности моей.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку
Мечту напрасную вверять…
Так две волны несутся дружно
Случайной, вольною четой
В пустыне моря голубой:
Их гонит вместе ветер южный;
Но их разрознит где-нибудь
Утёса каменная грудь…
И, полны холодом привычным,
Они несут брегам различным,
Без сожаленья и любви,
Свой ропот сладостный и томный,
Свой бурный шум, свой блеск заемный
И ласки вечные свои.

Договор

Пускай толпа клеймит презреньем
Наш неразгаданный союз,
Пускай людским предубежденьем
Ты лишена семейных уз.
Но перед идолами света
Не гну колени я мои;
Как ты, не знаю в нем предмета
Ни сильной злобы, ни любви.
Как ты, кружусь в веселье шумном,
Не отличая никого:
Делюся с умным и безумным,
Живу для сердца своего.
Земного счастья мы не ценим,
Людей привыкли мы ценить:
Себе мы оба не изменим,
А нам не могут изменить.
В толпе друг друга мы узнали,
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без радостей любовь,
Разлука будет без печали.

Утес

Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.

Спор

Как-то раз перед толпою
   Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою
   Был великий спор.
«Берегись! – сказал Казбеку
   Седовласый Шат, –
Покорился человеку
   Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
   По уступам гор;
В глубине твоих ущелий
   Загремит топор;
И железная лопата
   В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
   Врежет страшный путь.
Уж проходят караваны
   Через те скалы,
Где носились лишь туманы
   Да цари-орлы.
Люди хитры! Хоть и труден
   Первый был скачок,
Берегися! многолюден
   И могуч Восток!»
«Не боюся я Востока! –
   Отвечал Казбек, –
Род людской там спит глубоко
   Уж девятый век.
Посмотри: в тени чинары
   Пену сладких вин
На узорные шальвары
   Сонный льет грузин;
И склонясь в дыму кальяна
   На цветной диван,
У жемчужного фонтана
   Дремлет Тегеран.
Вот у ног Ерусалима,
   Богом сожжена,
Безглагольна, недвижима
   Мертвая страна;
Дальше, вечно чуждый тени,
   Моет желтый Нил
Раскаленные ступени
   Царственных могил.
Бедуин забыл наезды
   Для цветных шатров
И поет, считая звезды,
   Про дела отцов.
Всё, что здесь доступно оку,
   Спит, покой ценя…
Нет, не дряхлому Востоку
   Покорить меня!»
«Не хвались еще заране! –
   Молвил старый Шат, –
Вот на Севере в тумане
   Что-то видно, брат!»
Тайно был Казбек огромный
   Вестью той смущен;
И, смутясь, на север темный
   Взоры кинул он;
И туда в недоуменье
   Смотрит, полный дум:
Видит странное движенье,
   Слышит звон и шум.
От Урала до Дуная,
   До большой реки,
Колыхаясь и сверкая,
   Движутся полки;
Веют белые султаны,
   Как степной ковыль;
Мчатся пестрые уланы,
   Подымая пыль;
Боевые батальоны
   Тесно в ряд идут;
Впереди несут знамены,
   В барабаны бьют;
Батареи медным строем
   Скачут и гремят,
И, дымясь, как перед боем,
   Фитили горят.
И, испытанный трудами
   Бури боевой,
Их ведет, грозя очами,
   Генерал седой.
Идут все полки могучи,
   Шумны, как поток,
Страшно-медленны, как тучи,
   Прямо на восток.
И, томим зловещей думой,
   Полный черных снов,
Стал считать Казбек угрюмый
   И не счел врагов.
Грустным взором он окинул
   Племя гор своих,
Шапку на́ брови надвинул –
   И навек затих.

Сон

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня – но спал я мертвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.
Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Тамара

В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.
И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
На голос невидимой пери
Шел воин, купец и пастух:
Пред ним отворялися двери,
Встречал его мрачный евну́х.
На мягкой пуховой постели,
В парчу и жемчу́г убрана,
Ждала она гостя. Шипели
Пред нею два кубка вина.
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам,
И странные, дикие звуки
Всю ночь раздавалися там.
Как будто в ту башню пустую
Сто юношей пылких и жен
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон.
Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять воцарялися там.
Лишь Терек в теснине Дарьяла,
Гремя, нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.
И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал.